seo, 42 - 11 марта 2012 02:17

Сексизм в языке

Начать разговор я хочу с вопроса: кто такая генеральша – женщина-генерал или жена генерала? Скорее жена генерала. Тогда возникает другой вопрос: почему не женщина-генерал? И может ли женщина быть генералом? В редких случаях. Социальное пространство поделено таким образом, что мужчина может быть генералом, а женщина может быть только его женой. Окружающая нас реальность, включая социальные статусы и позиции мужчин и женщин, отражается в языке. Поэтому для нас милиционерша – жена милиционера, а не женщина-милиционер, купчиха – жена купца, кавалiха – жена каваля. В данном случае мы сталкиваемся с проявлением языкового сексизма – дискриминацией по признаку пола в языке.

В русском и белорусском языках пол в названии профессий может быть обозначен, например: рус. крановщик – крановщица, художник – художница, бел. настаўнiк – настаўнiца, журналiст – журналiстка. Некоторые профессии называют и мужчин и женщин, но с помощью мужского грамматического рода, например: бел. доктар, рус. врач, профессор и др. Многие из них имеют женский вариант в разговорной речи, например докторша, профессорша. Проблемой является стилистическая сниженность «женских» вариантов названий профессий по сравнению с «мужскими», которые часто снисходительно или пренебрежительно характеризуют их обладательниц. Статус врачихи значительно ниже статуса врача, как статус профессора выше статуса профессорши. В данном контексте важно помнить, что не каждая женщина согласится быть врачихой или директоршей, а, вероятнее, предпочтет именоваться врачом или директором и иметь более высокий статус.


Часть профессий представляют только один из полов: прачка, сиделка, посудомойка, палач, плотник, пекарь, хирург и др. Рядовой носитель языка скажет, что есть «типично мужские» и «типично женские» профессии, и так сложилось исторически. Однако за разделением людей по роду занятий «прячется» то, как устроено наше общество, в котором с помощью «пола» названий профессий говорится, кем можно и кем нельзя быть мужчине и женщине. Отсюда становится понятным, почему есть посудомойка и сиделка и нет посудомоя и сидела или почему есть палач и хирург и нет палачки (палачихи) и хирургицы (хирургини).

Другой пример. Мы, не задумываясь, используем формы мужского грамматического рода для обозначения лиц, пола которых не знаем: к нам пришел на работу новый специалист, надеемся, что он будет хорошо работать, в то время как ‘новым специалистом’ может быть и женщина. Мужской род в данном случае отождествляется с общечеловеческим. Однако, выступая в таком качестве, формы мужского грамматического рода провозглашают мужчину как «норму мирового порядка» и отодвигают женщину на задний план, исключаютее присутствие. Языковой сексизм в этом контексте выступает как одно из проявлений системы отношений, угнетающих женщин, а не мужчин. [1]

Существует иной круг проблем дискриминации по признаку пола, связанный с употреблением штампов и стереотипов для характеристики мужчин и женщин. Известных женщин часто сравнивают с мужчинами, имеющими большой авторитет в той или иной области, например: она Шаляпин своего времени; она Чаплин в юбке или она второй Эйнштейн.[2] Проблема в данном случае не в том, что большинство выдающихся женщин не попало в анналы истории или про них никто не знает (или не хочет знать), а в том, что для автора такого текста сравнение с мужчиной-авторитетом придает женщине значительно более высокий социальный статус, ср.: она второй Макаренко и она вторая Крупская.[3] Научные заслуги Н. К. Крупской не менее значительны, чем А. С. Макаренко, однако мы воспринимаем ее в первую очередь как жену В. И. Ульянова-Ленина, а не как теоретика марксистской педагогики, доктора педагогических наук, почетного члена Академии наук СССР. «Параллели» такого типа являются еще одним примером языкового сексизма, поскольку мнение женщины, которую сравнивают с выдающимся мужчиной, не принимается во внимание, хотя ей само сравнение может показаться не лестным или даже оскорбительным.

Не менее существенной проблемой является «образ» мужчины или женщины. Если речь идет о мужчине, то его представляют как сильного и умного профессионала, если же речь идет о женщине, то ее представляют как красивую и образованную жену и мать семейства, которую поддерживает мужчина-профессионал. Вера в «нормальность» и «правильность» стереотипов мужественности и женственности заставляет автора публицистического текста, представляя мужчину, писать о его профессиональном росте, успехах и в особенности о том, сколько сил потребовалось, чтобы этих успехов добиться. В статье, посвященной женщине, речь чаще всего идет о ее внешности, о красоте и привлекательности, о ее тонком вкусе в выборе одежды и умении улаживать семейные конфликты.

Рисуя образ определенного пола, мы говорим «настоящий мужчина» или «настоящая женщина», не задумываясь о значении этих выражений. Кто такой настоящий мужчина? Тот, который сохранил свои биологические мужские особенности в первозданном виде и не прибегал к хирургическому вмешательству?[*] Или тот, который большой, сильный и небритый, зарабатывает деньги и содержит свою женщину? Скорее второе, и не потому, что это правильно, а потому, что первое просто не придет нам в голову. Так происходит потому, что язык предлагает уже готовый набор шаблонов и стереотипов для обозначения мужчин и женщин, которые «наиболее удачно» и «подходящим образом» характеризуют определенный пол.

Язык является не просто средством коммуникации. Язык отражает окружающий мир и культуру и одновременно формирует у человека, им пользующимся, определенное видение того, как этот мир устроен �

• 
• 
•