Всеволод Юго-З, 68 - 6 января 2013 13:17

= КУКУШКА =

Говорят, что имя человека как-то влияет на всю его жизнь. Назови, к примеру, сына Альфредом, и его судьба сложится совсем иначе, не так, как бы он прожил под именем Василий. Правда, это, или нет, Владимир Борисович не знал. Вернее, не знал много лет, до тех пор, пока не задумался об имени и жизни одной своей соседки – Виктории.
Дом у них был старый, давно не ремонтировался, пропах сыростью и, естественно, плесенью. А зачем было ремонтировать? Все равно ни в этом, так в следующем году будут рушить по программе сноса пятиэтажных хрущоб. Зато весь в зелени, ветки так и лезут во все окна, затемняя своей листвой свет и распространяя мучительные для всех аллергиков запахи.
Владимир Борисович хорошо помнил те дни, когда все вселялись в далеком и близком (для кого как) 1962-ом году. На радость новоселам недалеко от первых жилых домов быстро поднялся доморощенный, по сегодняшним меркам, двухэтажный торговый центр. А около него каждый божий день стояла желтоватая самоходная бочка с четырьмя заветными буквами на борту: «ПИВО». Как в деревнях у колодцев, собирались у той бочки со своими новостями люди. Кто с алюминиевым бидоном, кто с трехлитровой банкой в сетке, а кто и с новомодной пластиковой канистрой. По левую сторону от тучной продавщицы, как водится, стояли два-три бедолаги в ожидании долива. Ждали под незаинтересованным взглядом толстушки до тех пор, пока, как она любила повторять, совесть у них не проснется и не подскажет, что таким, как она, тоже масло на хлеб намазывать хочется.
А еще через несколько лет к этому первому местному развлечению добавилось второе - через дорогу от центра, прикрыв заросшие Воронцовские пруды, построили белый, на редкость непрезентабельный прямоугольный супер-сарай под названием летний кинотеатр «Ромашка». Сидишь, бывало, в этом холодном зале, вслушиваешься в текст, а за тонкой стенкой грузовик газует, все никак правильно борт не может подать к складским воротам. Грузчики матерятся, попадая в актерские паузы, вызывая общий хохот зрителей.
Потом, в начале перестройки, когда сфера торговли не напрягаясь поглотила такие ячейки сферы культуры, как кинотеатры, «Ромашка» тоже стала одним из складских помещений. Все стали ходить дальше, в построенный позже у «Дома мебели» кинотеатр «Казахстан».
Перестройка ширилась, набирала силу. «Казахстан» тоже поглотил. Стал каким-то мебельным магазином. Районные кинотеатры окончательно перешли в сферу воспоминаний.
Но, мы несколько отвлеклись.
В следующем, 1963-ем, счастливые соседи Владимира Борисовича (совсем молоденькая парочка) принесли нечто постоянно кричащее в белом хлопчатобумажном конверте, опоясанном розовой шелковой лентой. Назвали это нечто Викой, Викторией.
С тех пор жизнь этой Вики у него была, как на ладони. То посидеть с ней просили, то, как стала постарше, ключи забывала, и сама у него сидела, хаотично пролистывая книжки и журналы.
Как только не менялось за те годы её имя! Поначалу уменьшительное, ласкательное – Викуся, Виктошка, Викочка. Пошла в школу, отец часто кричал в открытое окно на весь двор:
-Ви-куу-ша! Домой!
Позже, конечно, все соседи стали называть её солиднее, по имени, но у родителей, как замечал Владимир Борисович, она все чаще стала проходить под полу птичьей кличкой Викушка-Викукушка. Викукушка эта прилипла к ней надолго и с годами, несмотря на её, поначалу, бурное сопротивление, даже потеряла приставку ви.
Повзрослев и став хорошенькой, в меру упитанной девицей, Вика перестала сопротивляться различным перевираниям своего имени, стала к этому безразлична, соглашаясь с мудрой русской пословицей: «Называйте хоть горшком, только в печь не ставьте».
Дети у постаревших молодоженов – первых поселенцев хрущоб – повзрослели. Пошли одна за другой свадьбы. Сходила замуж и Вика. Сходила и вернулась к родителям. Что-то там не сложилось, оставила ребенка в «хоромах» мужа, занимающего вместе с родителями какую-то «шикарную» квартиру в центре и вновь некоторое время походила «в девках». Затем – по новой.
С тех пор так и повелось. Мужья, как рассказывала она после каждой «отлучки», как один, что-то не спешили её после свадьбы прописывать. Мол, нет смысла, потом платить налог на наследство и прочее. Живи, мол. А если разбежимся – так разбежимся. У каждого есть, мол, где жить. Она не противилась, но каждый раз после развода оставляла ребенка у свекрови с мужем, объясняя свое решение стесненными жилищными обстоятельствами и небольшим достатком, который вряд ли сможет помочь ребенку хорошо встать на ноги. Те не возражали.
Так и жила. Сейчас ей уже за сорок. Престарелые родители под боком, в малюсенькой клетушке, казавшейся в шестидесятые манной небесной. За спиной -три мужа, трое детей. А впереди, как она без стеснения признавалась своему соседу «дядь Володе», засиживаясь у него по привычке, оставив где-то сумочку с ключами – вся жизнь. «Кукушка ты наша», - по-доброму журил он её, зная, что на роду написано, от того не уйти.
Кукушка – она и есть кукушка. И ничего с этим не поделать.
Москва, 2003

• 
• 
•