Следующий, 50 - 23 июня 2016 14:39

Как мне однажды невероятно повезло в своём собственном дворе, или что такое патриотизм?

Стенография беседы, проходившей в беседке нашего двора, в компании (вы не поверите): Марка Твена, Льва (наше всё) Толстого, Михаила Салтыкова-Щедрина, Виссариона Белинского, Эриха Фромма, Оскара Уайльда, Амброзо Гвиннета Бирса, Теодора Рузвельта, Боба Дилана, Клиффорда Саймака, Джоржа Сантаньяна, Ашота Наданяна.

Я: Господа, мне как человеку малообразованному, на фоне сегодняшнего всплеска патриотических настроений, крайне любопытно, что вы думаете о патриотизме как таковом?

Клиффорд Саймак: Что, если истинный патриотизм - всего лишь дикая чушь?

Рузвельт: Позвольте с Вами не согласиться. Патриотизм - означает поддержку своей страны. Это не означает, что патриотично поддерживать президента или иных должностных лиц. Только в той степени, в какой они служат интересам страны.

Салтыков-Щедрин: Так-то оно так, да только знаете ли, господин президент: Есть легионы сорванцов, у которых на языке "государство", а в мыслях - пирог с казенной начинкою. )) Если в России начинают говорить о патриотизме, знай: где-то что-то украли.

Бирс Амброз: К слову, вставить. В знаменитом словаре д-ра Джонсона патриотизм определяется как последнее прибежище негодяя. Мы берем на себя смелость назвать это прибежище первым.

Марк Твен: Не могу не согласиться господа. Душа и суть того, что обычно понимают под патриотизмом, есть и всегда была моральная трусость.

Боб Дилан (берёт в руки гитару и начинает тихо напевать "Sweetheart Like You" 1983 г.):
Говорят, патриотизм - последнее прибежище,
За которое цепляется негодяй.
Украдешь чуть-чуть, они бросят тебя в тюрьму,
Украдешь много, и они сделают тебя королём.

Я (несколько обескуражено): Лев Николаевич, а Вы, что можете сказать?

Толстой: Патриотизм в самом простом, ясном и несомненном значении своем есть не что иное для правителей, как орудие для достижения властолюбивых и корыстных целей, а для управляемых - отречение от человеческого достоинства, разума, совести и рабское подчинение себя тем, кто во власти. Так он и проповедуется везде, где проповедуется патриотизм.

Я: Но неужели не существует патриотизма в его положительном ключе?

Толстой: Патриотизм не может быть хороший. Отчего люди не говорят, что эгоизм не может быть хороший, хотя это скорее можно было бы утверждать, потому что эгоизм есть естественное чувство, с которым человек рождается, а патриотизм же чувство неестественное, искусственно привитое ему. Так, например, в России, где патриотизм в виде любви и преданности к вере, царю и отечеству с необыкновенной напряженностью всеми находящимися в руках правительства орудиями: церкви, школы, печати и всякой торжественности, прививается народу, русский рабочий человек - сто миллионов русского народа, несмотря на ту незаслуженную репутацию, которую ему сделали, как народа особенно преданного своей вере, царю и отечеству, есть народ самый свободный от обмана патриотизма. Веры своей, той православной, государственной, которой он будто бы так предан, он большей частью не знает, а как только узнает, бросает ее и становится рационалистом; к царю своему, несмотря на непрестанные, усиленные внушения в этом направлении, он относится как ко всем начальственным властям - если не с осуждением, то с совершенным равнодушием; отечества же своего, если не разуметь под этим свою деревню, волость, он или совершенно не знает, или, если знает, то не делает между ним и другими государствами никакого различия.

Я: Но как же быть с заявлением главы нашего государства о том, что: "Патриотическое воспитание должно стать органичной частью жизни нашего общества"?

ТОЛСТОЙ (раздражаясь): Мне уже несколько раз приходилось высказывать мысль о том, что патриотизм есть в наше время чувство неестественное, неразумное, вредное, причиняющее большую долю тех бедствий, от которых страдает человечество, и что поэтому чувство это не должно быть воспитываемо, как это делается теперь, - а напротив, подавляемо и уничтожаемо всеми зависящими от разумных людей средствами.

Я (в ужасе, судорожно оглядываясь по сторонам, укоризненно): Но Алексей Николаевич, мне кажется так нельзя...

ВЫСОКОДУХОВНАЯ СОСЕДКА (особа лет 30-ти - 50-ти, с презрением): То же мне, президента он поучать будет. За собой следить научись, потом о делах государственных рассуждать будешь. Ходит здесь заросший, с патлатой бородой в каком-то исподнем и босиком.

ТОЛСТОЙ (с аристократичной невозмутимостью): Но удивительное дело, несмотря на неоспоримую и очевидную зависимость только от этого чувства разоряющих народ всеобщих вооружений и губительных войн, все мои доводы об отсталости, несвоевременности и вреде патриотизма встречались и встречаются до сих пор или молчанием, или умышленным непониманием, или всегда одним и тем же странным возражением: говорится, что вреден только дурной патриотизм, джингоизм, шовинизм, но что настоящий, хороший патриотизм есть очень возвышенное нравственное чувство, осуждать которое не только неразумно, но и преступно. О том же, в чем состоит этот настоящий, хороший патриотизм, или вовсе не говорится, или вместо объяснения произносятся напыщенные высокопарные фразы, или же представляется под понятие патриотизма нечто, не имеющее ничего общего с тем патриотизмом, который мы все знаем и от которого все так жестоко страдаем.

Я: Но...

P. S. Продолжение ниже. В предыдущем посте.

• 
• 
•