Надежда, 61 - 11 февраля 2018 16:45

Спасибо за любовь!

В тот день отец Евгений отпевал двенадцатилетнюю Любу. На вид ей можно было дать лет восемь, не больше. Личика маленькой и хрупкой девочки почти не было видно среди моря ромашек - она их очень любила при жизни. А рядом с ней в гробике лежал старый и потрёпанный плюшевый мишка. Отцу Евгению уже не раз приходилось отпевать детей. Всегда это было очень тяжело. И он с трудом подбирал слова, пытаясь утешить родителей. Но сейчас ему было как никогда больно. Невыносимо. Отец Евгений отпевал свою самую любимую прихожанку. Борясь с подступающим к горлу комом, он с трудом пел: "Со святыми упокой". И держался лишь потому, что знал: Любочкина душа сейчас правда Там. Со святыми, с ангелами, с Богом. *** Эта семья появилась на приходе четыре года назад. Илья, Марина и их трое детей: маленькие близнецы Паша и Петя и восьмилетняя Люба. На старшую девочку все сразу обратили внимание. Даже не потому, что она заметно хромала, а лицо её портила заячья губа. Она вела себя не как другие дети. Любу совершенно не интересовала шумная ребятня, которая устраивала на подворье какие-то игры. Она не пыталась с ними познакомиться и даже как-то сторонилась. Зато она постоянно возилась со своими братишками и внимательно следила, чтобы никто из детей их не обидел. А если это случалось, испуганно закрывала собой малышей и тихо говорила: - Пожалуйста, не надо. Еще она часто подходила к родителям, брала за руку то одного, то другого, прижималась и заглядывала в глаза. Как бы спрашивая: "Вы меня любите?" А те с ласковой улыбкой гладили её по голове. Позже отец Евгений узнает, что совсем недавно Илья и Марина взяли Любочку из детского дома. Пете с Пашей тогда было девять месяцев. *** Родную мать Любы Нину лишили родительских прав. Когда-то она была дворничихой-алкоголичкой. А потом её выгнали с работы, и она стала просто алкоголичкой. В её грязной, пропахшей табаком и дешёвой водкой однокомнатной квартире постоянно пребывали какие-то мужики и стоял пряный угар. И Нина даже не помнила, от кого из них она однажды забеременела. Хотела делать аборт, но кто-то из собутыльников сказал, что за детей "много платят" и на пособия можно прекрасно жить. Всю беременность Нина вела свой привычный образ жизни. И даже не задумывалась, что теперь она не одна. - Моя мать чего только ни делала. А я вон здоровая как лошадь, - гордо говорила она. Девочка родилась раньше срока. Крохотная и синяя. Одна ножка у неё была короче другой. Голова, болтающаяся на шейке-ниточке, казалась огромной по сравнению с тощим болезненным тельцем. А её маленькое сморщенное личико было изуродовано заячьей губой. - Фу, какая страшная, - с отвращением сказала Нина и отвернулась от дочки. Ей было противно брать малышку на руки, и кормила она ее только потому, что мечтала поскорее выписаться, получить "хорошие деньги" и напиться. *** У Нины была старенькая одинокая сердобольная соседка, бабушка Вера. Зная, что та должна родить, она купила на свою крохотную пенсию подержанную кроватку с подушечкой и одеялом, видавшую виды коляску и из своего постельного белья нашила пелёнок. Будущая мать всем этим мало интересовалась. Бабушка попросила в своём храме у прихожан ненужную детскую одежду и памперсы. Там же она потом ее и крестит. - Назови её Любовью, - говорила бабушка Вера Нинке. - Будут у нас с ней именины в один день. - Да какая она Любовь, с такой рожей, - ухмылялась та. Но согласилась. Просто потому, что ей было все равно. Поняв, что "хорошие деньги" за ребёнка - это копейки, мать, казалось, вообще возненавидела дочь. - И зачем я тебя, уродину, только родила, - кричала она со злого похмелья. - Людям показать стыдно. Она била её по лицу, когда кроха плакала и просила есть. Та не понимала, почему? Где же её мамочка, которая ей так нужна? Которая должна прийти и спасти? И плакала еще сильнее. Пока ей не сунут грязную бутылку с дешевым питанием. Люба могла часами лежать в мокрых пелёнках и никто не обращал на это внимания - ни Нинка, ни её вечные гости. И в конце концов, утомленная своим же криком, засыпала. Со временем она вообще научилась не плакать. А просто смотрела в потолок и ждала. Или укачивала себя, мотая головкой из стороны в сторону. Она никому не была здесь нужна. И только бабушка Вера, когда были силы, выходила с ней погулять во двор. Или брала к себе домой и пела колыбельные. А когда Любочке был год, подарила ей хорошенького плюшевого мишку. И он надолго станет её верным другом, которому можно все рассказать, уткнуться в него лицом, как, наверное, утыкаются дети в мамину грудь, и заснуть. Но скоро бабушка Вера умерла. И Люба с мишкой остались одни. Не считая Нинки, конечно. *** Люба росла, Нина старела. Кавалеров, даже вечно пьяных, становилось меньше. И все чаще она била дочь. Страшно, жестоко - за всё. Вымещая на ней злость за свою неудавшуюся жизнь. Она била её за разбросанные по квартире бычки и бутылки. За то, что та хотела есть. И кормила и вообще что-то для неё делала только потому, что к ней уже приходила опека. Нина не боялась её потерять, нет. Просто ей как матери-одиночке за Любу копейки, но платили. Била за то, что Люба приходила домой в грязном, разорванном платье. А когда та пыталась объяснить, что её толкнул мальчик во дворе, со злостью говорила: - Правильно сделал! Не можешь даже за себя постоять! Любочка правда не могла за себя постоять. А дети ее не любили и смеялись над ней. - Смотрите, хромая! - кричали они ей в след. - Страхолюдина! - Дочь алкашки! Чуть повзрослев, она уже не обращала на них внимания. Садилась где -нибудь в стороне, под кустом или на лавочке со своим мишкой и что-то ему рассказывала. А когда была помладше, хотела подружиться, подходила и приветливо улыбалась своими изуродованными губами. Они �