Александр, 61 - 9 июля 2019 09:01

Не успела. Продолжение.
Так она у него и осталась. Кузьмич раньше бывало наведывался к ним в гости - сядут с Николаем в беседке во дворе, Коля разолье'т свое' домашнее в стаканы и сидят, цедят, за жизнь калякают. И ее' рядом усадят.
- Гляжу я на тебя. Петрович, - обращался к Николаю Кузьмич, - и сердце мое' радуется. Справная у тебя жена, Петрович, душевная. И ведь по глазам вижу - ох как любите вы друг-друга, аж искритесь! - Ладно тебе, Кузьмич. Мы ж с неи' не расписаны, в ЗАГСе не были -какая же она жена? - А ништо! Ништо! Какои'-такои' загас? Же'н не загас делает, а Господь Бог! А е'му печатеи' этих не надобно! А с печатями много ли нажили? В том же загасе и разбегутся. А вот когда пред Господом - от него куды ж разбежисся? Потому и живе'те вы душа в душу, что Господь вас душами соприкоснул да сростил сперва-наперво, а ужо потом телами. И потому то вам много чего и не надобно, от чего у других мозги плывут и глаза застит - машины там, шубы да прочая хрень... И правильно. По-божески это. Ну рази ж можно ТАК любить за шубу? А в посе'лке люди что говорят -я ж почитаи' со всеми в ладу живу, со всеми пивал - ои' зубами скрежещут-завидуююют! Оне же своим и шубы, и платьюшки какие мондельные, а... нет того, что у вас. И вроде за что тебя любить-то, дремучего? Ан правильную бабу не обманешь, Николаи', она жа сердцем все' видит и чует. Еи' - правильнои'-то - человек нужОн, а не шуба...
- Да купил я еи' шубу, Кузьмич, купил, норковую, - смеялся Николаи', - Только она ее' не носит, так и висит - моль радует... А шубу-то детишки да супружница бывшая Ирине не отдали... Много чего не отдали... Да и пусть. Какая тут шуба, когда Коли уже нет... Наконец пришла... Дверь у Кузьмича никогда не закрывалась - а что там брать у старого вечно подвыпившего бобыля? Ирина дрожа и всхлипывая толкнула скрипучую створку, просто ввалилась в полуте'мные сенцы, оттуда - в дом. Кузьмич сидел за столом, на котором,как всегда, стояла наполовину опорожненная бутыль.
- Ох-ти Господи, - изумился старик, - и где же это наша барышня странствует? Баа-атюшки, Иринушка, да на тебе лица нет! А ноги-то ноги - где ж ты так изгваздалась, дочка? Он подскочил суетливо, взял ее' за руки, подве'л к столу. - Ну ледышка, ну альсберх натуральныи', ты ж заболеешь! Иззябла вся. изме'рзла! Нут-ка даваи'-даваи', присядь-ка, я чичас-чичас... Он споро наплескал еи' с полстакана какои'-то прозрачнои' жидкости, остро пахнущеи' спиртом и чем-то... вроде как хлебом, что ли? Ирина, крупно вздрагивая, села на табурет, взяла протянутыи' стакан - рука дрожала, жидкость едва не выпле'скивалась - залпом выпила, поперхнулась. Жидкость взрывно обожгла горло, внутренности.
- Оооот так! Умница! - дедок принял стакан, поставил на стол, - вот молодец! Эта самогоночка знатная - меня одна старуха-ведьма снабжает, - рассмеялся он, - так шта не такои' уж я и древнии' -ишшо по бабам бегаю! Он опять заквохтал смеясь и поправился: - Ну по бабкам... По ведьмам. Самое' мое'! Как? Жива? Ирине стало тепло и уютно - самогонка деи'ствительно была волшебнои'. Словно густои' и плотныи' туман на нее' опускалось безразличие.
- Где ж тебя носило, царица моя? - дедок лукаво выглядывал из-под седых кустистых бровеи'. - На кладбище я была, Кузьмич... Куда мне теперь еще' ходить...-мрачно поведала женщина.
- Ну да, ну да,. - пожевал губами старик и взгляд его медленно погрустнел, - ну да... дело-то такое... Ах ты, Господи, Николаюшка... Он плеснул себе, прошептал что-то типа - упокои' его душу - выпил. Помолчал.
- Ну как? Согрелась? Повторить бы тебе - чтоб хворобь какая не забралась. Да и для души полезно. В таком-то разе... Он налил еи' еще'. - Я, Кузьмич. боюсь пить... - Что так? - вскинул брови старик. - Я ведь - пока тебя не было - бутылку выпила - не могу, забыться хочу... А еще' лучше - помереть... Старик понимающе покивал головои', но пальцем погрозил: - Это ты брось - помереть! Не гневи Господа! Он сам знает - кому когда к нему. Сам призове'т...
- Знает он. - зло бросила Ирина, - А зачем Николая забрал? Что он ему... Она не договорила, всхлипнула громко и замолчала, уткнувшись губами в ладонь. - Я ведь выпила и сама не помню - как на кладбище пошла. И как там свалилась. Прямо на могилу... Очнулась - темно... Кресты... Собаки воют...
- Страшно, поди? Спужалась? Ирина подумала, вздохнула.
- Нет, Кузьмич. Не страшно. Самое страшное уже случилось... Она взяла стакан, медленно выпила. До дна.
- Вот и славненько! - одобрил Кузьмич. - Ты это... ложись, дочка. Я те в твоеи' клетушке ужо и подушки взбил - пуховые. Ведьма та дала - для тебя. Так что есть добрые люди, есть, дочка. Не одна ты на белом свете. И я не один... Поспи-поспи - тебе ои' как надо... Ирина пошла. Легла и заснула - вернее забылась каким-то провальным те'мным сном... Проснулась... Темно... Голоса... Один - Кузьмича, его ни с кем не спутаешь. Другои' - мужскои', явно помоложе, но какои'-то крепкии', тве'рдыи'. Прислушалась... - А вот ты мне и скажи, мил-человек, - голос Кузьмича. - Зачем же тогда людишки живут - горе мыкают? Пошто же вы их со своим Отцом Небесным на жизнь спроворили - мучаться? Я ведь дооолго живу, аки Жид Вечныи', мнооого повидал - и вот шта я тебе скажу -и богатые мучаются, и бедные. Бедные - от нужды непосильнои' да от стремления к богатству. Богатые - от зависти и страха - а вдруг бедные все' отымут. Рази ж это жисть? И получаеца - и тем маета и мука, и другим...

• 
• 
•