Александр, 61 - 31 марта 2020 09:13

"Лохматый шмель,на душистый хмель..."

Каждый раз,когда я приезжаю в имение,первым делом скидываю с себя весь этот городской лоск,и становлюсь,как тот лохматый шмель у Михалкова. У меня отрастает волосье, усы,щетина...и кажется мне, что на мне надет шОлкАвый халат с золотыми драконами, а на голове такая гламурная сеточка для волос. И " шевствуя важно в спокойствии чинном",иду я по пыльным тропинкам, сбивая тростью колхозные лопухи и обращаюсь к крестьянам:
- А што, Василий, репа-то нынче уродилась?
А тот ломал бы шапку в ответ, бил поклон и улыбался:
- Дык, куды ж она, денется, ваше благородие, тудыть ее в кандибобер!
А я ему важно так,пятак на водку.
А потом дальше двинусь:
- Эй, Пелагея всё хорошеешь? Ух девка!-кровь с молоком!
А та прыснет, смущаясь, в рукав, махнет рукой:
- Ой, да скажете тоже, барин! Уж так и хорошею!
- Хорошеешь, хорошеешь, чего уж там, вот и тебе пятак, купи себе чупа- чупс.
Жаль конечно,что крестьяне нынче не так уж и хорошеют, да и репы неурожай поди как лет сто.
За то я иду в баню. Веничек дубовый душистый замочу, в предбанничке скину одежды городские вонючие,да разоблачусь до гола,обнажив телеса могучие. А в парилочке эх!-благодать неземная, жар сухой, да доской смоляной пахнет. Уж я там разговеюсь, да парку поддам, веничком обмахнусь,в помывочной ушат ледяной воды на себя опрокину,и опять в парилку- вау! А потом выбегу в предбанник румяный, глаза горят, на белой жопушке листочек креативно приклеился. А я к кадушке с квасом-квас ледяной, аж зубы ломит- ух, лепота!
И тут как вшторит меня, не выдержу, открою деврь да заору на всю ивановскую:
- Гой ты, Русь моя родная! Хаты, в ризах образа!!!
Кстати об образах,мало их нынче,но вот у нас остались.
И приду я с бани, чаем крепким отопьюсь, да спать завалюсь. Под образа.Прямо над головой моей Богоматерь, и Николай Чудотворец, и Зосима с Савватием, и ещё кто-то чудодейственный да целительный. И я лежу на перине и строки сами по себе приходят:
- И за все грехи мои тяжкие, за неверие в благодать, положите меня в красных подтяжках под иконами умирать.
Но подтяжек на мне нет, ни красных, никаких, и засыпаю я чистым младенческим сном.
А проснувшись, выхожу на деревянное крылечко. Темнота ночная опускается неслышно. Закат малиновый, да птичка этак затейливо на яблоньке свистит:- фьюить, фьюить! Котик-мягкий животик у ног трется, шельма, колбаски просит. Дык я его за ушком-то и почешу. А тот разомлеет, мерзавец, да и замурчит ласково.
И тут я задумываюсь, вот откуда во мне всё это? Вся эта русская печаль да широта души? Я ж на вид чистокровный азиат, и в крови моей похоже ни втяича, ни кривича завалящего нет. Вот такая загадка.
А потом я опять в Питер еду. Там нажрусь крыльев в КФС,промчусь вихрем по КАДу,дома меня встретит верная Люся,и я успокаиваюсь. Всё на круги своя. До следующего раза. До следующей поездки. А там опять: "Лохматый шмель, на душистый хмель."

• 
• 
•