Царь_Боян, 97 - 18 ноября 2007 13:18

[FONT=Arial][COLOR=red][SIZE=+4]ЧУЖАЯ ЗЛАЯ ВОЛЯ(часть 1)[/SIZE][/COLOR][/FONT]
[FONT=Arial][SIZE=+1]Они были уверены, что я ничего не слышу

ОНИ были в купе вдвоем и говорили об убийстве. Убить должны были меня. Они говорили спокойно, словно речь шла об усыплении чужой больной собаки или лишайной кошки. Догадывались ли они, что я их слышу? Нет, они были уверены, что я ничего не слышу. Но я слышал все.

Его не интересовали детали убийства, его не интересовало, кто будет это делать, он вынес приговор, и для него мелочи предстоящего не имели значения. Она же знала, что ей придется участвовать в этом, ее била дрожь, и я это чувствовал.

Он в который раз объяснял ей, почему я не должен был существовать. Она соглашалась, но как-то не очень уверенно, словно чего-то недопонимала. Иногда мне казалось, что говорят не обо мне, а о каком-то действительно бесполезном и совсем не нужном в этом мире человеке. Они решили мою судьбу, определив срок моей жизни. Имели ли они на это право? Почему работу Бога они взяли на себя?

Я ничего не мог: не мог убежать, не мог позвать на помощь, не мог объяснить им чудовищность их решения, не мог… не мог… не мог… Они были уверены в своей безнаказанности, и я знал, что это не первое их убийство.

Я знал многое из того, что было и что будет. Я знал, что это мое знание, останься я жив, исчезло бы из моей памяти, исчезло бы незаметно и для них, и для меня. Мой предыдущий путь остался бы вне памяти этого мира, сброшенный, словно ненужный груз, в прошлое.

Я знал, что мы едем в город — город, где убивают детей.

Разве мы виноваты?

ПОЧЕМУ я еще на что-то надеюсь, даже слыша металл в его голосе? Может быть, потому, что чувствую ее нерешительность? Но я ведь знаю свой срок, так почему, почему я надеюсь? Может, и Бог, послав меня к ним и тоже зная мой срок, на что-то, как и я, надеялся? Ведь сколько людей осталось жить, хотя их тоже хотели умертвить! Ведь и они сами оставили жить мою старшую сестру! Почему? Как они решают, кому жить, а кому умереть? А ведь я уже сейчас знаю, что через несколько лет моя сестра погибнет и они останутся одни, потому что родить моя мать больше не сможет. Но как, как мне сказать им об этом?

— Да что ты переживаешь? — раздраженно сказал он. — Разве мы виноваты?

— А кто? — Жизнь такая. Где жить, что есть? Хочешь, чтобы он донашивал чьи-то вещи и рылся в помойках?

Чужая злая воля… Чужая злая воля была сильнее их. Они, сами того не ведая, выполняли ее. Они уже знали, что для ребенка нужны условия и их труд. Чужая воля диктовала им свои условия жизни, а труд — это ведь отнятое удобное безделье. Они, думая о секундах, решали вопросы вечности. Они еще не понимали, что моя жизнь — это их протест злой воле и борьба с ней, а смерть — ее торжество. Они еще не чувствовали, что убийство своего ребенка ценно для чужой злой воли так же, как и убийство своего родителя. Они не догадывались, что труд отнимет не только удобства, труд отнимет и время для плохого, а значит, сделает их лучше.

— Хочешь, чтобы его унижали только потому, что он нищий, — продолжал он, — чтобы он завидовал тем, кто может вдоволь поесть?

— Но ведь должны мы когда-нибудь жить лучше, богаче.

— Нет. Так было всегда: богатые и бедные, сытые и голодные, счастливые и несчастные.

Я это тоже знал. Так было во все времена. Всегда были мудрые и глупые, послушные и непокорные, великие и бесцветные. Природа человека не изменилась. Но почему же тогда древние давали жизнь всем потомкам, и только Судьба решала, какому зерну упасть в землю, а какому на камень? Неужели они были глупее? Вряд ли… Они знали главное, чувствовали, чего стоит каждая жизнь, чего стоит каждый прорыв ее из клетки в разумное существо, сколько борьбы, чуда, сомнений и надежд сжато в беременности женщины! Сколько побед и поражений развития Жизни!

Лучше бы мы были животными или растениями

ПОЕЗД остановился, и они понесли меня туда, где убивают детей. Мы шли недолго, но я чувствовал, как она дрожит все сильнее и сильнее. Я попытался выбраться из плена, но ничего, конечно, у меня не получилось.

Я уже издали почувствовал и услышал это место. Оказалось, что туда — очередь! Я услышал голоса других детей, которых тоже должны были лишить жизни. Нас было много. Девочек было больше. Я очень хорошо слышал трех девочек и одного мальчика. Мы понимали друг друга.

— Для того чтобы умереть, — сказала старшая из девочек, — нужно сначала родиться. А если умираешь, еще не родившись, значит, это не смерть? Значит, это что-то другое?

— Но если мы слышим друг друга, — возразил я ей, — значит, мы живы…

— Нас приносят в жертву, — сказала девочка помладше.

— Кому? В угоду какой религии? Какому Богу? — возразил ей мальчик.

— Ма-ма, ма-ма… — заплакал кто-то из совсем маленьких.

— А у меня была бы длинная коса, — сказала вдруг самая младшая девочка. — И много игрушек… как у моей сестры.

— Разве рожденное может быть сестрой нерожденному? — спросил мальчик. — Ведь если нас приговорили к смерти, значит, мы уже мертвы?

Ему никто не ответил.

— А воздушный и водный океаны рожают? — спросила самая младшая.

— Конечно, — ответил ей я. — Они ведь тоже живые.

— А они не убивают своих детей? — снова спросила она.

— Нет. Это вместо них делают люди.

— Они преступники, — сказала младшая девочка. — Неужели они не понимают, что причина их рождения — дети, что мы — их родители?

— Нет, — не согласился с ней мальчик, — они не преступники. Преступлениям, которые совершают все, люди находят другие названия: ошибка, просчет, необходимость, недоразумение… Привычное не может быть преступлением. [/SIZE][/FONT]

• 
• 
•