Ruby, 48 - 24 сентября 2008 22:35

Невозможно с достоинством и изяществом кричать от боли (от
наслаждения - тоже). В неопрятности умирания я почувствовал правду. Быть
может, то, что вторглось в обыденность, я признал более сильной стороной:
она побеждала, поэтому я к ней и примкнул.
Мой тайный смех... неужели я просто смеялся над страданиями матери? Но
нет; ее страданий я лишь боялся - и только, они неизбежно сопутствовали
умиранию, это я мог понять и, если бы мог, освободил ее от боли, ведь мне
не нужны были ни ее страдания, ни ее смерть. К реальному убийце я бросился
бы, плача и умоляя его, как всякий ребенок, но никакого убийцы не было, и
все, что я мог, - это вбирать ж себя коварство неведомо кем причиняемых
мук. Ее опухшее тело превращалось в чудовищную карикатуру на себя самое;
оно подвергалось глумлению и от этого глумления корчилось. Мне оставалось
либо погибать вместе с ней, либо смеяться над нею, и я - из трусости -
выбрал предательский смех.
Не поручусь, что так оно все и было. Первый приступ хихиканья случился
со мной, когда я увидел разрушение тела; я, возможно, так и не познал бы
этого ощущения, если бы мать ушла из жизни как-нибудь благолепнее, скажем,
тихо заснула: смерть в такой ее форме мы готовы принять. Но случилось
иначе, и я, вынужденный верить собственным глазам, оказался вдруг
беззащитным. В прежние времена хор причитальщиц вовремя заглушил бы стоны
умирающей; но вырождение культуры свело магические ритуалы до уровня
парикмахерского искусства: я подслушал, как хозяин похоронного заведения
предлагал отцу на выбор различные выражения лица, в которые он берется
переделать посмертную судорожную гримасу. Отец тогда вышел из комнаты, и
во мне шевельнулось ощущение солидарности: я его понял. Позже я думал об
этой агонии несчетное множество раз.
Версия смеха как предательства кажется мне недостаточной. Предательство
совершается ради чего-то, но почему разрушение так для нас притягательно?
Какая грозная надежда просвечивает из его черноты? Его абсолютная
бесцельность заранее опровергает любое рациональное объяснение.
Всевозможные культуры напрасно пытались искоренить эту ненасытную страсть.
Она дана нам столь же безусловно, как и наша двуногость. Тому, кто
отвергает сознательно творящую первопричину, будь то в облике Провидения
или в облике Сатаны, остается лишь рациональный суррогат демонологии -
статистика. И вот от затемненной комнаты, пропитанной запахом тления,
тянется ниточка к моей математической теории антропогенеза; формулами
стохастики я пытался снять омерзительное заклятие. Но и это всего лишь
догадка, защитный рефлекс разума

• 
• 
•