Мойша, 96 - 9 июля 2009 15:25

Лёгкий способ сойтись по-родственному
Что Бог ни делает, всё к лучшему. Либо он просто шутит.
Вот однажды вышла история… Давно уж. Но это случилась такая быль.
Не верите, не настаиваю. Как говорил покойный Иохим с Ришельевки, кучер адвоката Лукомского, настойчивы только круглые идиёты!
Не хотите слушать, свободно можете съесть помидорку.

Было это… А-а, кому нужны история с географией?!
Это было у моря, где ажурная пена... Да-да – Северянин, чтоб он был здоров.
Припоминаете, однажды был такой всемирный потоп?
Так это сразу, когда просохло, Бог вернул обратно море и солнце, чтобы молдаване снова построили глиняный дом на берегу, а греки сплели сеть, выдолбили лодку и привезли из Турции контрабанду.
Столько дел, столько дел – палец о палец почесать некогда!
Повезло: потоп смыл все наши грехи! Что вы так смотрите?
Уже и Богу не доверяете?
Сами тогда у него и спросите... вон там, видите?

Это мы Воздвиженскую церковь проезжаем.
Да, так я опять о потопе! От тех самых времён, как армянские евреи причалили в Ноевом ковчеге к вершине Арарата, по наши скучные дни у старого Грачика Товеляна так и не появилось ни жены, ни настоящей фелюги.
Никто не припомнит, чтобы они были когда-то – значит, не было их.
Что было у этого старого поца Грачика, так это нестойкий ум и две дочери.
Дочерей звали Ася Грачиковна и просто Фира.
Почему вторая без отчества? Все думали, что Фира со своим норовом до отчества таки не доживёт! Нрав у Фиры был южный... такой, знаете, немножко растрёпанный. Рявкнет, бывало, басом: пшли вон, нахлебники! – так мухи или нищие просто летят с-под окон врассыпную...

Родословная у дочерей была довольно смутной.
Так же, как и у прочего населения южной России.
По маме девочки были евреи и немножко курды, по папе – откровенные гои... Русские оболтусы плюс армянские прохвосты, если конкретно.
Путаница кровей, само собой, породила нескончаемую войну народов.
Когда сёстры ссорились, а ссорились они каждый день, Ася Грачиковна, словно истинный Муж Гнева, обрывала Фире височки в чёрных локонах и кричала в Фирины очи:
– Ты грязная, тупая кацапка!
– Почему тупая?! – всякий раз обижалась Фира. – Я уже неделя как пишу в строчку и складываю в столбик! Если бы семинарист Гришка, этот наглый поц, реже лазил под юбку...
– Вертела я в корыте, что ты неделю в сорочку складываешь! – сообщала Ася и снова приступалась драть Фире височки...

Зато если побеждала Фира, помотав кулаком со светлой Асиной косой – такая коса была, я вам скажу! Ну и кулак Фирин, тоже ничего себе был экземпляр... Так Фира визжала на всю округу, будто молочное порося:
– Ася, чёртова сука! Ты мерзкое быдло и жидовская тварь!
– Почему мерзкое?! – с упрёком отвечала Ася, торопливо закрашивая царапины на щёках остатками свекольного сока. – Завсегда с тобой, Фирочка, полная суматоха. И кое-кто, я знаю, будет здорово не согласен…
– Перестаньте вы, черти не нашего Бога! – кричал Товеляншам из-за плетня их сосед Храпуновский, по прозвищу Ося-Чистоган – Не то устрою щас запорожскую сечу!..
Что Грачик? Старый Грачик всю жизнь берёг себя для лучших времён.
Поэтому он только мычал в окно, заслышав звуки очередного скандала:
– Дочи-дочи! Делайте мне покой. Это вам не заведение "У Тёти Гути» в бардаке на Малой Арнаутской... Или я уже зову полицмейстера!
И дочки вежливо кричали ему:
– Закройся, ты - армяш неумытый!
Скажите, чем не Третий Интернационал?

В остальное время сестры, как могли, жили душа в душу.
Что его там было-то, остального времени…
Когда округа заметила, что Ася хороша в бёдрах, а Фира в грудях, зачастили на двор сваты да женихи.
Хороши были сёстры! Вы, я вижу, тоже любите женщин.
А эти были из лучших: золотистые, гладкие, смуглые, словно груши сорта "Империал"! Стоят, бывало, посреди двора, подбоченясь, как бокалы из рыжего янтаря с витрины ювелирной лавки старого Гирша Тартаковера…

От великого женского ума и совета бывшего дорогобужского раввина взяла Ася Товелян в мужья главного губернского чекиста, уездного комиссара товарища Шнеерзона.
Венчалась пара на еврейский манер, а то как же...
Потом уже на советский.
Фира тоже не лопухнулась – получила мужа в большом городском соборе! Белокурого красавчика-пошляка.
Как его… ну, конечно! Вышла наша Фира за Лёвчика Врубеля.
Звал его весь город, от собаки до возчика – Лёва-Кочумай.
Щипач и фармазон был Лёвчик. Такая уж доля ему весёлая выпала.
До чужих денег Кочумай был сам не свой. Не ходил на пляж: не мог видеть рядом полуголых людей без карманов!
В остальном, конечно, редкостной души был человек.
Дурацкое имя Кочумай ему не по наследству досталось.
Били на пасху Лёву ямщики в трактире, пока он не крикнул, выплюнув сразу три зуба: всё, земляки – кочумай! Хватит, то есть.
Так и повелось: Кочумай да Кочумай!
Одна только Лёвкина мама, случалось, кричала ему в сердцах по фамилии:
– Врубель, скажи, если ты умный: ну почему твой папа не издох в своей колыбели?! Чтоб он был здоров, где бы сейчас ни был...
Скажите, какая наивность! Ну откуда ребёнку знать...

Революция не разбросала Федотовых зятьёв – наоборот.
Как вышло-то.
Двадцатый век. Двадцатый год. Не стало в одночасье ни богатых, ни бедных.
Революция всех сделала нищими.
Лёва бросает щипать трактирных по мелочам и идёт в лавочку Тартаковера с наганом и задумчивым лицом, то есть выглядит как человек, в одночасье изменивший профессии.

Ювелир Гирш Тартаковер с Молдаванки был кто угодно, только не полный идиёт.
Он говорит себе: Лёва - это не тот праздник, который можно молча пересидеть за шторой.
Поэтому Тартаковер оставляет на полчасика в спальне нежную кралю, Нюсю-белошвейку, она ему понятно где узоры вышивала.
Идёт вниз и разрешает Лёве пощипать парочку

• 
• 
•