Дуня, 44 - 26 июля 2009 18:41

******* НИНА ****** (чаепитие)
На кухне во всю ноздрю дул кипящий чайник. Она встала и пошла к буфету. К чаепитию Нина относилась особенно, почти как к церемонии. Она убрала со стола сушки и сахарницу, не пригодятся, скорее будут мешать. Достала из буфета коробку сушеного инжира, чашку с блюдцем и чайник китайского фарфора, необыкновенной красоты. Конечно, в глубине души были сомнения по поводу фарфора китайского, но она их отметала. Эти две вещи нравились ей, очень. Она сама их покупала и считала представителями той сказочной счастливой жизни, что могла бы у нее быть, но так и не случилась. Инжир Нина сушила сама. Покупала на рынке в сезон, нанизывала на нитку и развешивала за буфетом, где меньше солнца. Но сахарница и сушки всегда стояли на столе. Так было у мамы.
Мама. Вообще, нельзя сказать, что их отношения отличались особой теплотой. Были моменты, когда Нина ловила себя на мысли, что желает ей смерти. Эта мысль была такой спокойной и бралась ниоткуда так внезапно, что Нина пугалась. Все, что она помнила сейчас, это картинки событий радостных и нехороших, но только картинки. А чувство от прошлой жизни было одно, невыносимого удушья и тошноты. Почему? Она не знает. Когда мама умерла, Нина даже не горевала. Она монотонно выполняла все обязанности связанные с похоронами, с поминками, с соседками. Как много было соседок. Тогда ей казалось, что они размножаются как тараканы. Единственная мысль, которая тупо стучалась в ее заторможенный, после долгой маминой болезни, мозг: «Откуда так много соседок? В нашем доме не может быть столько? Может из соседних?» Теперь ей странно, что прошло уже больше года после похорон, а тошнота и удушье так никуда и не делись. Добавилось новое чувство, тоски и одиночества. Какого-то абсолютного одиночества. Она осмотрелась. Вот и сейчас она не смогла бы сказать, сколько времени простояла с открытой коробкой в руках. Так бывало и раньше. Нина вообще росла задумчивым ребенком. О чем думала? Теперь не вспомнит. Помнит только, что маму это ужасно раздражало. «Ну, что опять глаза поставила? Чего потеряла, девичью память?» Если в доме были гости, это их необыкновенно веселило. Обидно. Вот еще одно детское чувство. Нина выпрямилась. Она не любила воспоминания и часто ругала себя за удивительную способность любое, даже самое безобидное, приводить к мрачному концу. Теперь, тоже самое. Время остановИться. Она заварила чай. Выложила инжир в вазочку и пошла в комнату, включить музыку. Из стопки дисков выбрала коробку с надписью «Сатори». Что это значит, она не помнила или не знала, но музыка ей нравилась. Нина вообще любила японскую музыку, книги, гравюры. Она могла бы полюбить и страну, но ей не нравился язык и мужчины. Нина села на стул лицом к окну и посмотрела на море. Это серое до горизонта пятно наполняло ее сердце радостью. Музыка и чай делали свое благотворное дело. Она этого еще не осознавала, но ее лицо… Оно светилось. На море смотрела необыкновенно красивая девушка и улыбалась. Превращение было настолько разительным, что у стороннего наблюдателя могло вызвать испуг. Зазвонил телефон. В трубке опять заистерил голос Светки. «И как она умудряется постоянно поддерживать состояние ажиотажа? Свихнуться можно,» - подумала Нина.
- Ну что? Ты уже одета?
- Еще нет.
- Я не сомневалась, что ты опять что-нибудь устроишь, – в голосе подруги появились ярко-выраженные язвительные ноты.
Нина не нашла, что ответить сразу. Ей стало стыдно и противно. Как будто ее поймали на воровстве. Захотелось оправдываться, но по опыту она знала, что это вызовет еще одну волну возмущения у подруги. Светка, человек хороший, добрый. Вот и сейчас она пытается вытянуть Нину «в люди», переживает. Подавляя в себе странную смесь чувств, Нина ответила примирительным тоном: - Ну, извини. Я быстро.

• 
• 
•