redi, 59 - 31 января 2011 23:50

В последние дни я перестала смотреть в будущее своей страны. Вот почему хочу выложить статью Новой газеты от 29.01.2011
Я плакала. Сантименты? Нет. Это ушедший оплот. То, во что я рашьше верила. А сейчас уже и не допускаешь, что такие люди есть...то есть теперь они уже - БЫЛИ.
Первоисточник: http://www.novayagazeta.ru/data/2011/009/41.html

Духовное завещание главврача первого московского хосписа Веры Миллионщиковой


Сорок дней назад ушла из жизни главврач первого московского хосписа Вера Миллионщикова. Семья передала ее «духовное завещание» только в руки корреспондента «Новой» Зои Ерошок


«Завещание» Веры Миллионщиковой, рукопись. Полный текст — по клику
Дорогая Вера!

Ты часто повторяла: «Жить надо сегодня. Не у всех есть завтра». Сорок дней назад завтра не стало у тебя.

Ты начинала с акушерства, а закончила хосписом. Признавалась: «Когда до меня самой дошел этот факт, я сказала: «Ни хрена себе!»

Ты говорила: «Жизнь — это путь к смерти. Но на этом пути ты сама любила жизнь и только жизнь. Считала, что смерть — это всегда страшно.

По понедельникам утром ты проводила в хосписе конференцию, где обсуждалось все: сколько больных в стационаре, кто умер, как это происходило, как пережили родственники, чем можно им помочь. А потом кто-то из твоих сотрудников делал выступление — о психологии или о хосписном опыте на Западе или еще о чем-то немедицинском, ты любила в медицине именно немедицинское. И вот 20 декабря прошлого года, в очередной понедельник, как рассказывала мне твоя дочь Нюта*, вы ехали на работу и дико застряли в пробке, и ты сказала Нюте: «Ну ладно, сейчас позвоню, скажу, чтоб проводили конференцию без меня. Я написала текст. Но его нельзя комкать. В следующий раз прочту». На следующее утро ты умерла.

Через неделю Нюта нашла у тебя этот текст. Сначала не хотела никому показывать. Потом решила отдать его только мне. Сказала: «Мама вам доверяла».

Дорогая Вера! Я все понимаю: ты готовила текст для конференции. Ты не собиралась умирать. Ты очень хотела жить. Но сегодня этот твой текст воспринимается как завещание. Твое, Вера, завещание — хоспису. И не только хоспису.

И вот что еще. Ты, Вера, не очень умела хвалить. Ты хвалила персонал, но чаще всего такой стратегической похвалой: вот надо похвалить, чтобы поддержать. Но ругала ты очень хорошо, конструктивно. И исключительно из-за запредельной ответственности и совестливости. Сама ты из-за своей ругани, знаю, переживала и хотела сразу после встречи этого Нового года собрать у себя в кабинете всех сотрудников и поговорить с ними только любовно, вот абсолютно не ругаючись. Не успела. Но я думаю, они все равно знали, что ты их любишь. Мы всегда знаем, когда нас любят.

Ну хватит предисловий, теперь — слово тебе, Вера.



--------------------------------------------------------------------------------


Вера МИЛЛИОНЩИКОВА

Горит огонь в очах у молодых людей,
Но льется свет из старческого ока.
Виктор Гюго

Я хочу рассказать вам, как мне сейчас трудно с вами работать. Мне, которая создала этот хоспис и все, что его наполняет: от заповедей до их исполнения, до персонала, то есть всех вас.

Мне 68 лет, я болею, болею хроническим заболеванием, которое трудно лечится. Мне очень трудно дается осознание того, что я не прежняя: не могу слазить на чердак и выйти на крышу, не могу взбежать или стремглав спуститься с лестницы, не могу неожиданно нагрянуть в любое время суток в хоспис, не могу сделать обход, чтобы показать вам, у кого из больных неудобно для него стоит тумбочка, что лежит больной неудобно, что конъюнктивит у него, стоматит, что кожа сухая и нужно не только его долить*, но и два-три раза в день обработать кожу кремом для тела, которого нет в карманах халата каждого из вас, что вы забываете причесывать больных по утрам и в течение дня и что небритый мужчина — ваша промашка.

Что вот здесь надо снять невротические массы с пролежня больше, а что здесь лапарацентез* или торакоцентез* делать еще рано, что вот это выслушиваемое ослабленное дыхание в нижних отделах — это завтра пневмония, и надо срочно длительно (весь день) поворачивать больного, делать с ним дыхательную гимнастику; что необработанные ногти на руках и ногах — это ваша лень, что запах от тела — это не от болезни и старости, а от того, что вы не помыли больного; что сидящий рядом родственник пациента не используется вами как помощник, вы не смогли занять его трудом полезным, и т.д.

На выездной службе — я не иду на контрольный визит, не отзваниваю родственникам. Я рефлексирую, я физически не могу этого сделать и по возрасту, и по болезни. И выходит, что в работе меня видели ну 10—12 человек из персонала, а все позже пришедшие должны или верить «старикам» на слово про былую Веру, или думать, что она просто «карась-идеалист», которая на конференциях только читает морали. Справедливо? Нет. Потому что среди вас есть достаточно людей, которые все это знают, но все ждут, что я стану прежней. Не стану. У меня другой этап жизни.

Я не могу гореть — это противоестественно. Я могу светить мягким долгим светом, зная, что у меня в хосписе есть ученики, помощники. И когда мои помощники осознают это, как, кажется, осознаю я, хоспис останется на должной высоте. А если не осознают — придут люди, которые не верят словам, неподкрепленным делами, — и хоспис преобразится: персонал будет все циничнее, лицемернее, лживее, корыстнее. Ну какое-то время еще поживет по инерции на былой репутации и… кончится.

Этого не должно произойти. Ничто в хосписе не должно кануть в Лету, уйти в никуда. Вы должны понять, что моя роль теперь иная — я должна быть, а вы должны нести. Любовь и добро. Что все, что сделано в хосписе, — не слова, это действие, дело. И дело должно продолжаться. Продолжаться естественно, искренне, с любовью,