Лида, 49 - 12 марта 2011 14:02

Страдания …

- Поможитя люди добрыыяяя! – голосила старушка, старательно изображая нищенку. Получалось у нее, мягко говоря, неубедительно. Для пущей достоверности своей трагической и голодной жизни старушка прижимала к сухой груди какого-то облезлого кота, который, обалдело выпучив глаза, осматривался по сторонам и вздрагивал, видимо от того, что орали ему прямо в ухо. А может оттого, что находиться практически в перевернутом состоянии ему было крайне некомфортно и очень хотелось жрать.
Милиционер, стоявший у входа в метро, был наоборот гораздо более убедителен – не замечал он нищенку просто виртуозно, при этом метко отсекая в толпе «криминальных элементов», в основном таджиков и прочих среднеазиатов, по испуганным, непривычно расширенным глазам. Судя по объему брюха у милиционера и здоровому румянцу на щеках старушки – дела у обоих шли неплохо. Страдал только кот.
А для нормального кота, жрать, знаете ли, если очень сильно хочется, то все остальное уже значения не имеет. Даже такая ответственная работа, как висение в тощих лапках старушки изображая великомученика, становится не важной. Судя по всему, коту хотелось жрать не просто сильно, а практически невыносимо, да еще и очень давно. Наверное, старушка специально его на голодном пайке держала, чтоб побольше жалости к себе вызывал.
- Спаси тя Господь! – надрывалась старушка, потряхивая животным, зажатым в цепких ручонках, вслед очередному подателю мелочи, потом наклонялась и подслеповато присматривалась. И материлась в полголоса, - Вот урод, мля! Пятьдесят копеек кинул, жмот…
У Пухлого (можно я этого мента так называть буду?), дела шли значительно лучше – он уже успел взять дань с трех вечно напуганных и забитых гастарбайтеров, которым не повезло сегодня захотеть прокатиться на метро без регистрации, и теперь раскулачивал четвертого. Пухлый требовал пятьсот рублей, гастарбайтер притворялся, что не понимает по-русски, и пихал в потную ладонь представителя закона сотню.
- Ты че? Правил не знаешь? Такса – пятьсот! – мычал в ответ Пухлый и брезгливо отталкивал сотню. – Пятьсот, чурка ты нерусская. Фтыкаешь? Вот обормот, блин. Я же видел, у тебя есть!
- Ни панимай! Держи! – долдонил хитрый азиат.
- Я те дам, не понимай! Документы отберу и в обезьянник! Хочешь в обезьянник?
Гастарбайтер не хотел и притворяться перестал, со вздохом расставшись с красивой бумажкой достоинством в пять сотен вечнодеревянных. Пухлый расплылся в довольной улыбке, и его щеки стыдливо прикрыли складками кожи маленькие свинячьи ушки.
Кот страдал!
Старушка орала.
Решив, что для удачного завершения дежурства не хватает сущей мелочи, Пухлый направился к ларьку «Шаверма», и разжился там сочной, благоухающей, горячей и аппетитной шавермой. Оставалось последнее – снять дань с нищенки. К ней он и направился.
Кот напрягся, и выпучил глаза еще сильнее.
Бабка напряглась тоже, и принялась голосить:
- Милок! Ну нету, ну нету, не подавали сегодня! Вот, посмотри сам, одни медяки лежат.
Пухлый подходил все ближе, улыбался, с нечеловеческой скоростью поглощая шаверму, при этом умудряясь еще и говорить:
- Не ври бабка! Я тут, как и ты не первый день. Тариф ты знаешь.
Кот, до чуткого носа которого доходили источаемые пищей ароматы, был уже на грани обморока, глаза его и без того круглые и выпуклые, готовились вывалиться из насиженных мест – так они хотели ЖРАТЬ!
Задними лапами облезлый принялся изображать велосипед, а передними тем временем, стал тянуться к Пухлому. Ну прям как ребеночек к титьке мамкиной. Мент нагнулся, глядя, как старушка полезла одной рукой в тайный карманчик за деньгами. Мент предвкушал денежку, и теперь уже неторопливо доедал двойную шаверму.
Почувствовав, что железная бабкина хватка ослабла, и находясь практически в истерике, кот НЕ ВЫДЕРЖАЛ издевательства запахом и видом такой вкуснятины! Дико заорав, он укусил бабку за морщинистый палец, шлепнулся на асфальт, подобрался и, как будто ему вставили в ж..у петарду, взлетел вверх.
На уровень лица, а точнее остатков шавермы Пухлого. Растопырив лапы, и раскрыв как удав пасть, с болтающимся в полете, словно флаг языком. И вопя. Зенки Пухлого стали похлеще, чем у кота, особенно после того, как утробно урча, кот вцепился всеми конечностями и зубами в шаверму и руку мента.
Некоторое время Пухлый молчал, и этой половины секунды зверю хватило как раз на то, чтобы сожрать остатки вожделенной пищи и приступить к дегустации ее бывшего владельца. Пухлому стало больно, и он завопил, размахивая рукой, и пританцовывая.
Кот ЖРАЛ! Уже не разбирая, что именно.
Бабка со скоростью Терминатора просчитала свои шансы здоровой встретить сегодняшний вечер напротив телевизора после того, что совершил сейчас ее кот, приняла единственно верное решение, и свалила за горизонт, как торпеда в поисках подводной лодки.
Пухлый орал, а кот, от переизбытка чувств и резкого наполнения желудка, да еще от такого стресса, еще и облегчился… Прямо во время танца. Потом вдруг осознал, что натворил, спрыгнул с Пухлого и умчался в кусты.
Милиционер стоял перед метро покусанный, обворованный на шаверму и на ежедневную бабкину дань, да еще и обосранный. А рядом глумились ларечники, прохожие и даже маленькая собачка, которая, несмотря на нелюбовь к кошачьему роду, явно была на стороне кота.
С тех пор возле метро ни разу не появлялся тот мент и та бабка. А кот иногда приходит. Видимо на место преступления тянет.

• 
• 
•